кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 22 февраля 2009
22:17
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 20 февраля 2009
кока-кольный делирий
Как-то не о чем писать, когда всё, вроде бы, хорошо. Вернее, есть, и много, много чем хочется поделиться, но и времени нет, и выходит все как-то уж слишком жизнерадостно-пусто. Хотя мне не пусто. Мне очень даже полно.
Сегодня даже, придя из универа, в каком-то порыве энергии, со скоростью метеора сделала уборку - маман очень удивилась - и уборке и новой мне всю последнюю неделю, а я ей так и не призналась до сих пор, что еду в Японию через полторы недели (кошмар, неужели так скоро...)
Просто это период какой-то необъяснимой продуктивности, чередующейся со столь же необъяснимой апатией, из которой насильственно и радостно вытягиваешь себя;
музыка, приводящая в состояние эйфории, по утрам, дням и вечерам;
забытый японский дэс-джаз, выбивающий из головы всю дурь;
вещи, фильмы, книги, фразы из книг и фильмов, фотографии, картинки, люди, всякие мелочи, попадающиеся на пути, разговоры, сообщения, записки...
друзья;
еще раз друзья;
аккордеонист сегодня в переходе у Белой вежи (у него старый красивый Hohner, и он там играет постоянно, а сегодня было что-то настолько завораживающее, что я на полпути развернулась, чтобы дать ему денег);
моя малая, с которой я занимаюсь английским (Данка, дочка Халезиных, чудный жизнерадостный десятилетний ребенок. Она милая, похожа на Мика Джаггера и столько болтает, что у нас почти не остается времени на английский);
liebes, периодически вытягивающие меня в кино и устраивающие мне пробежку от Дома кино к Победе ввиду отсутствия у меня физической нагрузки;
мой расширенный (расширяющийся?) вариант шведской семьи (Миранда, Кирушка, и Тимбука Светильник и еще лица в проекте))
те же Миранда и Кирушка (ее очаровательный друг из Бобруйска-Питера), с которыми мы обсуждали наши сексуальные фантазии на истории Беларуси (после чего, собственно и решили создать шведскую семью);
Л. (странный знакомый с татуированной акулой на плече, который в третью из наших эпизодических встреч обозвал меня сестрой, а я решила называть его Йети (потому что он такой и чтобы ругаться на него "Йетиттвоюмать!", если что, правда, еще не сказала ему об этом);
Теплые шведские сообщения от Лавра, Маринки и Халезиных, которые теперь обзывают меня Кобетой-Киборгом, за то что я перевожу им тексты с испанского, не зная испанского).
Но я хочу выучить испанский, и хочу в Испанию, где хорошее вино, Гауди, тепло и шикарные испанские женщины, хочу создать настоящую шведскую семью и ловлю себя на том, что обижаюсь, когда люди не воспринимают подобные предложения всерьез (а с М. и К. это был уже не первый проект) и вообще всерьез делаю предложения, которые редко воспринимаются всерьез, и падаю уже второй раз за неделю в одном и том же месте, и встаю, хохоча, и иду дальше, прихрамывая, и обожаю Ваню, который только что пришел на работу, и которого я на радостях крепко чмокнула в щеку, и как обычно, торчу в Вене по вечерам, вот как сейчас, и по-прежнему устраиваю цирк на английском, даже хожу почти на все пары (что весьма и весьма странно для меня) и ловлю себя на мысли, что мне это нравится, нравится филфак, нравятся люди, которые там и которые не там, и вокруг меня, и везде, нравится погода, хоть она и мерзкая, но вчера вечером, например, был такой бриллиантово-волшебный какой-то снег, когда я шла домой, и это всё как-то не вполне нормально, наверное, по крайней мере, для меня, но я хожу по обычному пути от Немиги до Вены и повторяю про себя всю дорогу отрывок из Джона Донна, no man is an island, и все так же много курю, меняя сигареты, как трусы, и делаю странные вещи, которые вряд ли бы сделала неделю назад, например, даю друзьям почитать свои старые бумажные дневники, как книжки - у меня какой-то новый уровень откровенности - хочется чтоб вот так - ничего не скрывать, да и не хочется ничего скрывать от этих людей, и вообще всё как-то так - весело, сумбурно, потоком сознания, немножко безумно, немножко на грани, и так, что хочется прыгать, обниматься, целоваться со всеми, делать подарки и прочая, и прочая, и прочая.... Не знаю, как еще "сублимировать свои эмоции в слова")) но в целом вот так, и мне уже пора к своей малой на занятия, где меня, как обычно, встретит радостным лаем шарпеиха Джей, которая любит меня, как женщину, и Данкина бабушка, которая вечно на нее за это ругается....
Сегодня даже, придя из универа, в каком-то порыве энергии, со скоростью метеора сделала уборку - маман очень удивилась - и уборке и новой мне всю последнюю неделю, а я ей так и не призналась до сих пор, что еду в Японию через полторы недели (кошмар, неужели так скоро...)
Просто это период какой-то необъяснимой продуктивности, чередующейся со столь же необъяснимой апатией, из которой насильственно и радостно вытягиваешь себя;
музыка, приводящая в состояние эйфории, по утрам, дням и вечерам;
забытый японский дэс-джаз, выбивающий из головы всю дурь;
вещи, фильмы, книги, фразы из книг и фильмов, фотографии, картинки, люди, всякие мелочи, попадающиеся на пути, разговоры, сообщения, записки...
друзья;
еще раз друзья;
аккордеонист сегодня в переходе у Белой вежи (у него старый красивый Hohner, и он там играет постоянно, а сегодня было что-то настолько завораживающее, что я на полпути развернулась, чтобы дать ему денег);
моя малая, с которой я занимаюсь английским (Данка, дочка Халезиных, чудный жизнерадостный десятилетний ребенок. Она милая, похожа на Мика Джаггера и столько болтает, что у нас почти не остается времени на английский);
liebes, периодически вытягивающие меня в кино и устраивающие мне пробежку от Дома кино к Победе ввиду отсутствия у меня физической нагрузки;
мой расширенный (расширяющийся?) вариант шведской семьи (Миранда, Кирушка, и Тимбука Светильник и еще лица в проекте))
те же Миранда и Кирушка (ее очаровательный друг из Бобруйска-Питера), с которыми мы обсуждали наши сексуальные фантазии на истории Беларуси (после чего, собственно и решили создать шведскую семью);
Л. (странный знакомый с татуированной акулой на плече, который в третью из наших эпизодических встреч обозвал меня сестрой, а я решила называть его Йети (потому что он такой и чтобы ругаться на него "Йетиттвоюмать!", если что, правда, еще не сказала ему об этом);
Теплые шведские сообщения от Лавра, Маринки и Халезиных, которые теперь обзывают меня Кобетой-Киборгом, за то что я перевожу им тексты с испанского, не зная испанского).
Но я хочу выучить испанский, и хочу в Испанию, где хорошее вино, Гауди, тепло и шикарные испанские женщины, хочу создать настоящую шведскую семью и ловлю себя на том, что обижаюсь, когда люди не воспринимают подобные предложения всерьез (а с М. и К. это был уже не первый проект) и вообще всерьез делаю предложения, которые редко воспринимаются всерьез, и падаю уже второй раз за неделю в одном и том же месте, и встаю, хохоча, и иду дальше, прихрамывая, и обожаю Ваню, который только что пришел на работу, и которого я на радостях крепко чмокнула в щеку, и как обычно, торчу в Вене по вечерам, вот как сейчас, и по-прежнему устраиваю цирк на английском, даже хожу почти на все пары (что весьма и весьма странно для меня) и ловлю себя на мысли, что мне это нравится, нравится филфак, нравятся люди, которые там и которые не там, и вокруг меня, и везде, нравится погода, хоть она и мерзкая, но вчера вечером, например, был такой бриллиантово-волшебный какой-то снег, когда я шла домой, и это всё как-то не вполне нормально, наверное, по крайней мере, для меня, но я хожу по обычному пути от Немиги до Вены и повторяю про себя всю дорогу отрывок из Джона Донна, no man is an island, и все так же много курю, меняя сигареты, как трусы, и делаю странные вещи, которые вряд ли бы сделала неделю назад, например, даю друзьям почитать свои старые бумажные дневники, как книжки - у меня какой-то новый уровень откровенности - хочется чтоб вот так - ничего не скрывать, да и не хочется ничего скрывать от этих людей, и вообще всё как-то так - весело, сумбурно, потоком сознания, немножко безумно, немножко на грани, и так, что хочется прыгать, обниматься, целоваться со всеми, делать подарки и прочая, и прочая, и прочая.... Не знаю, как еще "сублимировать свои эмоции в слова")) но в целом вот так, и мне уже пора к своей малой на занятия, где меня, как обычно, встретит радостным лаем шарпеиха Джей, которая любит меня, как женщину, и Данкина бабушка, которая вечно на нее за это ругается....
понедельник, 16 февраля 2009
кока-кольный делирий
Нашла, захотелось поделиться.
О спонтанности и законсервированности.
http://www.teatrobraz.ru/page.php?id=543
и еще вот, тоже ничего.
http://www.teatrobraz.ru/page.php?id=144
О спонтанности и законсервированности.
http://www.teatrobraz.ru/page.php?id=543
и еще вот, тоже ничего.
http://www.teatrobraz.ru/page.php?id=144
среда, 28 января 2009
22:45
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 15 января 2009
23:23
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
понедельник, 29 декабря 2008
19:19
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 26 декабря 2008
кока-кольный делирий
Узнала об этом только сегодня, когда переводила Колину статью...
Блистательный драматург и человек, большой друг Свободного театра.
Мне не доводилось лично с ним общаться, но я видела его один раз - в Лондоне, на нашем гала-представлении в Сохо театре. Он сидел в последнем ряду, смотрел спектакль о себе самом, по своим пьесам, глядя в свои собственные увеличенные глаза на заднике. Его жена проплакала весь спектакль держа его за руку. Это было в феврале, почти год назад.
Хоть это и неизбежно, но все же обидно, когда уходят ТАКИЕ люди.
читать дальше
Блистательный драматург и человек, большой друг Свободного театра.
Мне не доводилось лично с ним общаться, но я видела его один раз - в Лондоне, на нашем гала-представлении в Сохо театре. Он сидел в последнем ряду, смотрел спектакль о себе самом, по своим пьесам, глядя в свои собственные увеличенные глаза на заднике. Его жена проплакала весь спектакль держа его за руку. Это было в феврале, почти год назад.
Хоть это и неизбежно, но все же обидно, когда уходят ТАКИЕ люди.
читать дальше
среда, 17 декабря 2008
кока-кольный делирий
воскресенье, 16 ноября 2008
22:56
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 12 октября 2008
кока-кольный делирий
С.: Гаага - это где?
Я: Где плохих дядек судят.
С.: Хех... А хороших где судят?
Я: .... Ну... У нас, например.....
Я: Где плохих дядек судят.
С.: Хех... А хороших где судят?
Я: .... Ну... У нас, например.....
вторник, 07 октября 2008
кока-кольный делирий
Пообщалась с Виноградовым. Дал добро на выставку.
На этой неделе. Бар "Лондон". Мои мухи.
На этой неделе. Бар "Лондон". Мои мухи.
суббота, 20 сентября 2008
кока-кольный делирий
-Дааа, какой веселый город, - протянул Л. пока мы ехали в такси из аэропорта. – Атмосфера цвета асфальта.
Яма под куполом, в котором вакуум. Одинаково угрюмые люди в одинаково бесцветной одежде. Огромные пустые улицы и пробирающий до мозга ветер. Том был очень прав, когда сказал: «Как будто декорации установили, а съемочная группа так и не приехала». Ощущение какого-то глухого бетона и полного неуюта, куда бы ты не пришел. Здесь не то, что меланхолия или депрессия – здесь пустота и оцепенелость, усугубляемые погодой, и ни намека на эмоцию. Indifference. И этот контраст настолько больно бьет по голове, что хочется залезть на высокую крышу и оттуда в рупор заорать. Громко, не выбирая выражений, просто обкладывать всех хуями, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию, хоть какой-то эмоциональный порыв. Ходить по улицам и бить по морде, лепить пощечины, резко – чтобы хоть кто-то проснулся и пришел в себя.
Потому что так невозможно. Это невыносимо терпеть, когда ты возвращаешься буквально из другого мира, где все живое и яркое, в эту внешне спокойную реальность, привычно серую и каменную, которая изнутри кусается, бьется и дерется, расцарапывая когтями душу и перегрызая каналы связи с внешним миром своими заплесневевшими зубами.
Как австрало-кенийская женщина с безумным афро на голове разделывает арбуз – душит его полотенцем, срезает крышу черепной коробки, демонстрируя сочную, свежую розовую мякоть, которую тут же начинает вульгарно жрать, размазывая по лицу – вырывая клочья и куски и со злобой расшвыривая их по полу и по стенам. Она выпивает из него оставшиеся соки и смачно отрыгивает, сплевывая на пол семечки. Потом вырезает глаза большим кухонным ножом – как треугольнички из Хэллоуиновской тыквы – чтобы он ничего не видел, не видел свидетельств ее страха и комплексов, этого буйнопомешанного цирка, чтобы больше не мог обрабатывать информацию визуально, и вдруг: «Что это ты такой серьезный?» Швах по губам тем же самым ножом. «Что-то не нравится? Улыбайся, блядь!» И он, давясь, улыбается – уродливой, безобразной, кровоточащей улыбкой от уха до уха. Как Джокер. Кто-то даже не замечает, как это с ним происходит.
Бей по щекам и себя тоже, чтобы не сойти с ума. Не теряй сознание, не привыкай, приводи себя в чувство.
Пустые арбузы будут
взрываться, как воздушные шарики -
с коротким, резким, звонким хлопком.
Где мой кольт
Сорок восьмого калибра?...
Яма под куполом, в котором вакуум. Одинаково угрюмые люди в одинаково бесцветной одежде. Огромные пустые улицы и пробирающий до мозга ветер. Том был очень прав, когда сказал: «Как будто декорации установили, а съемочная группа так и не приехала». Ощущение какого-то глухого бетона и полного неуюта, куда бы ты не пришел. Здесь не то, что меланхолия или депрессия – здесь пустота и оцепенелость, усугубляемые погодой, и ни намека на эмоцию. Indifference. И этот контраст настолько больно бьет по голове, что хочется залезть на высокую крышу и оттуда в рупор заорать. Громко, не выбирая выражений, просто обкладывать всех хуями, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию, хоть какой-то эмоциональный порыв. Ходить по улицам и бить по морде, лепить пощечины, резко – чтобы хоть кто-то проснулся и пришел в себя.
Потому что так невозможно. Это невыносимо терпеть, когда ты возвращаешься буквально из другого мира, где все живое и яркое, в эту внешне спокойную реальность, привычно серую и каменную, которая изнутри кусается, бьется и дерется, расцарапывая когтями душу и перегрызая каналы связи с внешним миром своими заплесневевшими зубами.
Как австрало-кенийская женщина с безумным афро на голове разделывает арбуз – душит его полотенцем, срезает крышу черепной коробки, демонстрируя сочную, свежую розовую мякоть, которую тут же начинает вульгарно жрать, размазывая по лицу – вырывая клочья и куски и со злобой расшвыривая их по полу и по стенам. Она выпивает из него оставшиеся соки и смачно отрыгивает, сплевывая на пол семечки. Потом вырезает глаза большим кухонным ножом – как треугольнички из Хэллоуиновской тыквы – чтобы он ничего не видел, не видел свидетельств ее страха и комплексов, этого буйнопомешанного цирка, чтобы больше не мог обрабатывать информацию визуально, и вдруг: «Что это ты такой серьезный?» Швах по губам тем же самым ножом. «Что-то не нравится? Улыбайся, блядь!» И он, давясь, улыбается – уродливой, безобразной, кровоточащей улыбкой от уха до уха. Как Джокер. Кто-то даже не замечает, как это с ним происходит.
Бей по щекам и себя тоже, чтобы не сойти с ума. Не теряй сознание, не привыкай, приводи себя в чувство.
Пустые арбузы будут
взрываться, как воздушные шарики -
с коротким, резким, звонким хлопком.
Где мой кольт
Сорок восьмого калибра?...
воскресенье, 14 сентября 2008
кока-кольный делирий
Ждите Доктора через 4 дня. А пока...
Прекрасная музыка, красивые люди, чудесный Роттердам...
Прекрасная музыка, красивые люди, чудесный Роттердам...
понедельник, 28 июля 2008
кока-кольный делирий
Не так давно, примерно с неделю назад, мне открылась ужасающая истина. Истина настигла меня в книжном магазине. Она накинулась на меня из-за книжной полки, пока я, ничего не подозревая, скользила глазами по корешкам книг издательства «Азбука-классика». Истина была такова: я не читала Кафку. Вернее, нет, не так. Я НЕ ЧИТАЛА КАФКУ. Только вообразите себе. Я. Кафку. Не читала. Что я делала в этом мире все эти бездарные девятнадцать лет? Я поспешила к полке с авторами на букву «К». Кафка стоял на месте. Подле него стоял Камю. (Я с ужасом подумала, что не читала и его тоже). Я взяла в руки томик и начала было перелистывать, как вдруг подумала: читать Кафку?.... Сейчас?? От одной этой мысли становилось душно и дурно. Я поставила Кафку на место и перешла к другой полке. Но стоило мне повернуть ее другой стороной, как на меня снова уставился Кафка, с обеих сторон подпираемый томиками Камю. Я с опаской покосилась на них и прошла дальше… Но на следующей полке они настигли меня снова! Уже в другом издании, но снова рядом! Я закричала и, схватив с полки сборник рассказов Буковски, бросилась прочь из магазина.
Кафка и Камю долго и укоризненно смотрели мне вслед.
Кафка и Камю долго и укоризненно смотрели мне вслед.
пятница, 25 июля 2008
кока-кольный делирий
А, да, забыла.
а)я теперь студент бюджетного отделения филфака БГУ (романо-германская филология)
б)у меня годовой мультишенген.
принимаю поздравления.
а)я теперь студент бюджетного отделения филфака БГУ (романо-германская филология)
б)у меня годовой мультишенген.
принимаю поздравления.
кока-кольный делирий
Это было странно. Это было более чем странно. Это было страннее некуда. Настолько странно, что было ли это вообще? И, тем не менее, это «странно» было в тот самый момент, когда оно было нужнее всего. Кроме того, оно получилось настолько естественно и само по себе, что от этого еще более странно.
Гуру уже во второй раз появляется в моей жизни, чтобы меня спасти и переключить волну в моей радиоголове - с радио-блюз на радио-фанк, пусть мы с ним и знаем, что это временно, зато именно тогда, когда это критически необходимо, а у меня самой не хватает силы воли. И Гуру знал об этом. На то он и Гуру. Гуру знал об этом, когда говорил: «You can…» Он знал об этом, когда говорил: «You should…» Он знал об этом, когда я утром слизывала сон с глаз цвета бакарди, как в сцене из «Мечтателей».
*** It’s a hundred and ten, Hundred and ten in the shade….:::::
Мне было страшно ночью, не потому, что я боюсь грозы, я не боюсь ее, нет, просто какой-то странный ужас, клокочущий в груди при раскатах грома, какое-то тревожное состояние ада, дискомфорт, страх, не за себя - за кого-то, за что-то. Я просыпалась несколько раз, меня душило одеяло, я сама душила кого-то во сне, кричала, закрывая кого-то собой, пытаясь от чего-то – непонятно, чего – защитить.
Утром – не притронувшись даже к кофе – нырнула в жару. Приставучую, липкую жидкость густого желтого цвета, заливающуюся во все щели – в троллейбусы, в такси, на террасы летних кафе. Мимо стены черт знает откуда взявшихся мошек – каких-то мутировавших под температурой муравьев с крыльями и огромными жопами – их было столько, что оставалось только, вдохнув, нырнуть поглубже, зажимая нос, и плыть на таран. Мимо сбрендивших кондиционеров с пеной у рта, истекающих слюной и потом. В кишке троллейбуса, чувствуя, как стекает по спине издевательски медленная капля, и как инфернальным скрежетом отдается в ушах каждое слово женщины из динамика, приносящей извинения за перекрытие трамвайных путей – ты мысленно вынимаешь из-за пояса револьвер и со смаком вышибаешь ей мозги. It’s a hundred and ten, hundred and ten in the shade…..
Резкое торможение, металлический, оглушающий сигнал поезда метро. Озадаченные лица. Суета. «Перекройте входы!» Человек упал на рельсы. Человек упал на рельсы. Так тихо и ненавязчиво, настолько не привлекая к себе внимания, что никто даже не успел ничего сообразить. ЧЕЛОВЕК УПАЛ НА РЕЛЬСЫ. It’s a hundred and ten, hundred and ten…
What//Are//You//Doing//Here?
Nothing. Drinking, losing my commonsense.
We’re all mad here. Committing slow, gradual and deliberate mental suicide.
Как мы сегодня отреагируем на ежевечернюю порцию желчи? А вот так. Весело, снисходительно. Даже с провокацией. Я не боюсь сегодня, я имею полное право на это и веские основания для. Ныне и присно.
«Я не то, чтобы схожу с ума, но я устал за лето…» Что-то в этом духе. Крайность такая.
Дилемма – написать/не написать. Перетерпи неделю хотя бы. “I’m losing the concept of time” , - ты говоришь. Как это актуально и совсем не удивительно. Это было год назад, и это же было буквально вчера. Но никак не в воскресенье утром, когда на самом деле и было.
Гуру уже во второй раз появляется в моей жизни, чтобы меня спасти и переключить волну в моей радиоголове - с радио-блюз на радио-фанк, пусть мы с ним и знаем, что это временно, зато именно тогда, когда это критически необходимо, а у меня самой не хватает силы воли. И Гуру знал об этом. На то он и Гуру. Гуру знал об этом, когда говорил: «You can…» Он знал об этом, когда говорил: «You should…» Он знал об этом, когда я утром слизывала сон с глаз цвета бакарди, как в сцене из «Мечтателей».
*** It’s a hundred and ten, Hundred and ten in the shade….:::::
Мне было страшно ночью, не потому, что я боюсь грозы, я не боюсь ее, нет, просто какой-то странный ужас, клокочущий в груди при раскатах грома, какое-то тревожное состояние ада, дискомфорт, страх, не за себя - за кого-то, за что-то. Я просыпалась несколько раз, меня душило одеяло, я сама душила кого-то во сне, кричала, закрывая кого-то собой, пытаясь от чего-то – непонятно, чего – защитить.
Утром – не притронувшись даже к кофе – нырнула в жару. Приставучую, липкую жидкость густого желтого цвета, заливающуюся во все щели – в троллейбусы, в такси, на террасы летних кафе. Мимо стены черт знает откуда взявшихся мошек – каких-то мутировавших под температурой муравьев с крыльями и огромными жопами – их было столько, что оставалось только, вдохнув, нырнуть поглубже, зажимая нос, и плыть на таран. Мимо сбрендивших кондиционеров с пеной у рта, истекающих слюной и потом. В кишке троллейбуса, чувствуя, как стекает по спине издевательски медленная капля, и как инфернальным скрежетом отдается в ушах каждое слово женщины из динамика, приносящей извинения за перекрытие трамвайных путей – ты мысленно вынимаешь из-за пояса револьвер и со смаком вышибаешь ей мозги. It’s a hundred and ten, hundred and ten in the shade…..
Резкое торможение, металлический, оглушающий сигнал поезда метро. Озадаченные лица. Суета. «Перекройте входы!» Человек упал на рельсы. Человек упал на рельсы. Так тихо и ненавязчиво, настолько не привлекая к себе внимания, что никто даже не успел ничего сообразить. ЧЕЛОВЕК УПАЛ НА РЕЛЬСЫ. It’s a hundred and ten, hundred and ten…
What//Are//You//Doing//Here?
Nothing. Drinking, losing my commonsense.
We’re all mad here. Committing slow, gradual and deliberate mental suicide.
Как мы сегодня отреагируем на ежевечернюю порцию желчи? А вот так. Весело, снисходительно. Даже с провокацией. Я не боюсь сегодня, я имею полное право на это и веские основания для. Ныне и присно.
«Я не то, чтобы схожу с ума, но я устал за лето…» Что-то в этом духе. Крайность такая.
Дилемма – написать/не написать. Перетерпи неделю хотя бы. “I’m losing the concept of time” , - ты говоришь. Как это актуально и совсем не удивительно. Это было год назад, и это же было буквально вчера. Но никак не в воскресенье утром, когда на самом деле и было.
воскресенье, 20 июля 2008
16:44
Доступ к записи ограничен
кока-кольный делирий
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 17 июля 2008
кока-кольный делирий
кока-кольный делирий
***
Нет, я все-таки знаю, что для сейчас. Для сейчас – Gorillaz. Demon Days – это в точку, в самое яблочко дождливого утра середины июля. Крепкий чай вместо крепкого кофе.
Мне вчера написал тот, кто был До. Кто был Перед. Эта ходячая ирония и цинизм ранимого человека, чьи следы на пыльной лестнице заставляли меня писать и недописывать песни еще прошлой осенью. Драма и истерия давно закончились, осталось доброе, теплое чувство. Теперь мы с ним пьем кофе у него на кухне и рассказываем друг другу «штучки» - маленькие флэшбеки из наших жизней, о которых знают не все. Я, по-кошачьи забираясь на подоконник, курю в окно, пока он готовит кофе, и иногда мы просто молчим. Он просит меня беречь себя. Ты тоже часто меня об этом просишь. «Береги себя – и береги себя, - говоришь ты. – Два раза». Вы оба еще не поняли, что такое понятие как инстинкт самосохранения мне патологически чуждо, ну да ладно.
На самом деле я снова собиралась о музыке, только вот забыла, что именно.
Нет, я все-таки знаю, что для сейчас. Для сейчас – Gorillaz. Demon Days – это в точку, в самое яблочко дождливого утра середины июля. Крепкий чай вместо крепкого кофе.
Мне вчера написал тот, кто был До. Кто был Перед. Эта ходячая ирония и цинизм ранимого человека, чьи следы на пыльной лестнице заставляли меня писать и недописывать песни еще прошлой осенью. Драма и истерия давно закончились, осталось доброе, теплое чувство. Теперь мы с ним пьем кофе у него на кухне и рассказываем друг другу «штучки» - маленькие флэшбеки из наших жизней, о которых знают не все. Я, по-кошачьи забираясь на подоконник, курю в окно, пока он готовит кофе, и иногда мы просто молчим. Он просит меня беречь себя. Ты тоже часто меня об этом просишь. «Береги себя – и береги себя, - говоришь ты. – Два раза». Вы оба еще не поняли, что такое понятие как инстинкт самосохранения мне патологически чуждо, ну да ладно.
На самом деле я снова собиралась о музыке, только вот забыла, что именно.