Это было странно. Это было более чем странно. Это было страннее некуда. Настолько странно, что было ли это вообще? И, тем не менее, это «странно» было в тот самый момент, когда оно было нужнее всего. Кроме того, оно получилось настолько естественно и само по себе, что от этого еще более странно.

Гуру уже во второй раз появляется в моей жизни, чтобы меня спасти и переключить волну в моей радиоголове - с радио-блюз на радио-фанк, пусть мы с ним и знаем, что это временно, зато именно тогда, когда это критически необходимо, а у меня самой не хватает силы воли. И Гуру знал об этом. На то он и Гуру. Гуру знал об этом, когда говорил: «You can…» Он знал об этом, когда говорил: «You should…» Он знал об этом, когда я утром слизывала сон с глаз цвета бакарди, как в сцене из «Мечтателей».

*** It’s a hundred and ten, Hundred and ten in the shade….:::::
Мне было страшно ночью, не потому, что я боюсь грозы, я не боюсь ее, нет, просто какой-то странный ужас, клокочущий в груди при раскатах грома, какое-то тревожное состояние ада, дискомфорт, страх, не за себя - за кого-то, за что-то. Я просыпалась несколько раз, меня душило одеяло, я сама душила кого-то во сне, кричала, закрывая кого-то собой, пытаясь от чего-то – непонятно, чего – защитить.
Утром – не притронувшись даже к кофе – нырнула в жару. Приставучую, липкую жидкость густого желтого цвета, заливающуюся во все щели – в троллейбусы, в такси, на террасы летних кафе. Мимо стены черт знает откуда взявшихся мошек – каких-то мутировавших под температурой муравьев с крыльями и огромными жопами – их было столько, что оставалось только, вдохнув, нырнуть поглубже, зажимая нос, и плыть на таран. Мимо сбрендивших кондиционеров с пеной у рта, истекающих слюной и потом. В кишке троллейбуса, чувствуя, как стекает по спине издевательски медленная капля, и как инфернальным скрежетом отдается в ушах каждое слово женщины из динамика, приносящей извинения за перекрытие трамвайных путей – ты мысленно вынимаешь из-за пояса револьвер и со смаком вышибаешь ей мозги. It’s a hundred and ten, hundred and ten in the shade…..
Резкое торможение, металлический, оглушающий сигнал поезда метро. Озадаченные лица. Суета. «Перекройте входы!» Человек упал на рельсы. Человек упал на рельсы. Так тихо и ненавязчиво, настолько не привлекая к себе внимания, что никто даже не успел ничего сообразить. ЧЕЛОВЕК УПАЛ НА РЕЛЬСЫ. It’s a hundred and ten, hundred and ten…
What//Are//You//Doing//Here?

Nothing. Drinking, losing my commonsense.
We’re all mad here. Committing slow, gradual and deliberate mental suicide.

Как мы сегодня отреагируем на ежевечернюю порцию желчи? А вот так. Весело, снисходительно. Даже с провокацией. Я не боюсь сегодня, я имею полное право на это и веские основания для. Ныне и присно.
«Я не то, чтобы схожу с ума, но я устал за лето…» Что-то в этом духе. Крайность такая.
Дилемма – написать/не написать. Перетерпи неделю хотя бы. “I’m losing the concept of time” , - ты говоришь. Как это актуально и совсем не удивительно. Это было год назад, и это же было буквально вчера. Но никак не в воскресенье утром, когда на самом деле и было.