Снова не помню, с чего хотела начать. Я никогда этого не помню, потому что очень много всяких разрозненных мыслей, отрывочных наблюдений как бы между прочим и атмосферности промежуточных состояний, например, в транспорте или по дороге к дому, если бы я была писателем, я бы носила с собой блокнот, в который записывала бы все подобные замечания, обрывки фраз и пометки описательного свойства с целью запомнить и где-нибудь использовать, может, когда-нибудь начну. А так я просто не помню, с чего хотела начать. Да это, наверное, и не слишком важно.

Мне нравится мое нынешнее состояние. Свободный от официальных обязанностей, ни к чему не принадлежащий, le p’tit voyou с претензией на аскетизм и гедонизм одновременно, читающий книги на ступеньках кинотеатров. Потому что дома читать скучно, куда приятнее быть одному и при этом среди людей. Слегка раздражаясь тем, что их слишком много, и что уже невозможно выйти куда-то так, чтобы кому-нибудь из знакомых не понадобилось что-то там же, куда занесло тебя. Притом, что тех, кого действительно хотелось бы увидеть, а таких мало, увидеть нельзя, несмотря на то, что ты бродишь там, где ты бродишь, с призрачной целью наткнуться именно на них. Словом, это совершенно не относится к делу, хотя я не знаю, что к нему относится. Я прекрасно себя чувствую, когда куда-то еду и не знаю ни номера трамвая, ни имени человека, сидящего рядом, ни даты, ни точного времени, ни сколько денег у меня в кармане. Не знаю, когда я попаду домой, и будет ли там кто-нибудь в это время, не знаю, когда меня дернет выйти и пойти дальше пешком. Иногда хорошо не знать. Определенность и упорядоченность – они как-то ассоциируются у меня с клаустрофобией. Наверное, потому что лишают мысль простора для догадок. Вот допустим, ты знаешь, что у тебя в кармане ровно три тысячи, ни больше, ни меньше и, следовательно, знаешь, что сможешь выпить на них, например, молоко с шоколадом, а вот эспрессо с шоколадом уже не сможешь (хотя на деле, скорее всего, не сможешь ни того, ни другого, потому что в Лондоне вечно не бывает шоколада). Зато, когда ты не знаешь, можно теоретически помечтать о виски с яблочным соком или о мохито. Хотя, по правде говоря, у меня нет клаустрофобии. У меня скорее агорафобия. И еще меня пугают большие вещи, поэтому меня всегда передергивает при анонсе Real Big Things по Дискавери.

Мне нравится бродяжнический образ жизни. Возможно, потому что как-то удобнее идти и думать, чем просто сидеть дома и думать. Когда приходится сидеть дома и думать, я обычно принимаюсь ходить кругами по комнате (хотя это очень похоже на признак клаустрофобии). Но если бы меня спросили, о чем я думаю, я вряд ли смогла бы ответить вразумительно. Потому что когда ты глубоко в своих мыслях и кто-то вдруг спрашивает, о чем ты думаешь, почти никогда не получается сформулировать что-нибудь более вразумительное, чем «ни о чем». Думаешь как-то о многом и ни о чем конкретном в то же время, о чем-то глобальном и о том, что следовало бы шарф захватить, выходя из дома. А иногда просто идешь и констатируешь для себя – вот травка, вот на ней быдло пьет пиво, вот солнце, вот небо такое странное через очки и неестественно синее, если их снимаешь. Наверное, правильнее было бы спрашивать, «что ты чувствуешь?», но этот вопрос задают обычно только врачи или гипнотизеры.

«Мне хотелось бы чувствовать, а не размышлять…» Кажется, это из «За облаками» Антониони. Мне почему-то запомнилась эта фраза. Иногда я с ней соглашаюсь. А иногда не соглашаюсь.

Пойду-ка заварю себе еще мате.