Зачем ты расстилаешь постель, если не собираешься в нее ложиться? Так принято? У кого? Все, что было принято, уже давно выветрилось. «С возвращением в наши алкоголические ряды», - говорит веселый Ваня, чокаясь с моим южным комфортом. Да ну, какое возвращение. Ностальгия просто. «Повторить?» Да нет, в другой раз – а то на такси не хватит, мы сегодня скромненько.
Какое спать, уже светло, успокойся. Nuspirit? Хорошо, пускай будет Nuspirit. Хотя это и не правильная музыка для дождливых шести утра. Они хороши для душного праздного вечера, с вином и сыром. А сейчас бы скорее… Даже не знаю, что сейчас. Пускай будет Nuspirit.
Зачем я покупаю этот крепкий красный Лаки Страйк? Чтобы закуривать, помяв сигарету в пальцах, и пытаться понять, что чувствуешь ты, когда делаешь то же самое. И потому, что там индеец в уголке. Как одна из моих любимых… не знаю, ролей, ипостасей, личин. Старый индеец, сидящий в поле у дороги, дудящий в губную гармошку и попыхивающий трубкой. Ту трубку я потеряла еще во время ареста. Почти год назад. Прадедова осталась в Польше. А две других исчезли при загадочных обстоятельствах. Им, наверное, тоже выстрелили в затылок.
Я танцевала фламенко накануне, цыганское фламенко с белой мужской рубашкой вместо тореадорской накидки, и мне ничего не было нужно. Ничего не было, кроме музыки. Музыкой проще всего разговаривать. Не словами, не жестами, даже не взглядами. Музыкой. А позавчера я опять подралась с дверным косяком – прилив темперамента – влепила ему пару звонких затрещин, даже синяк остался на фаланге пальца. Позавчера мне было как в этой песне – я не знаю, как она называется – когда узнаю, обязательно скажу. Она – в самый раз для кульминационной сцены в спектакле о насильственных исчезновениях. Я так и не узнала, насколько насильственным было твое два дня назад.
Вчера я любила тебя бескорыстно. Я сосредоточенно мяла в пальцах сигареты под Нину Симон и убеждала себя в этом. Hush now… Don’t explain… Я знаю, тебе она тоже нравится, Нина. Пусть и не так, как Элла Фицджеральд. Элла – это априори. А Нина – она искренняя. Как никто. Don’t explain… Пусть музыка говорит.
Сегодня ты мне безумно нравишься. Ну, потому что как еще? Как иначе? Твои ночные рассуждения о том, кто настоящий. «Чикаго коммершиал стафф... Люблю ли я музыку Би Би Кинга? Нет. Люблю ли я самого Би Би Кинга? Да». Или: «Ну, ты посмотри на него. Посмотри на Ронни. Смотри, как он играет. И сигарета, блин, ну что это такое?. Знаешь, почему я люблю Ронни? Потому что я тоже обожаю курить... Ronnie B. Goode!» - и я незаметно подвигаюсь ближе, чтобы в случае чего не дать тебе упасть со стула. И эта твоя... (Ты иногда смотришь так тепло, что со стула падать в пору мне). И маленькая Латинская Америка, так неожиданно получившаяся… Я не танцую сальсу. Я ее готовлю. Из перцев чили и помидор. Острую, как опасная бритва. Но не танцую, а жаль.
Что я буду делать завтра – я не знаю. Еще не думала об этом. Да и толку, если все кажущиеся повороты мыслей все равно оказываются одной большой скомканной лентой Мёбиуса. И зачем, если завтра все равно никогда не наступает. Так сказала Джанис. “As we discovered on a train – tomorrow never happens. It’s all the same fucking day”. Ну, или как-то так. Есть только сегодня. Всегда. Люблю ли я Джанис Джоплин, ее музыку и ее голос? Нет. Люблю ли я Джанис Джоплин, ее музыку и ее голос?
Да.